«Русская планета» поговорила с
астрофизиком Сергеем Поповым о том, к каким открытиям подходит современная
наука

В
Ростове-на-Дону прошла сессия федерального проекта «Энергия науки», где все желающие ростовчане
могли послушать лекции по астрофизике, медицине будущего и научной
журналистике. «Энергия науки» — площадка для популяризации научных знаний,
благодаря которой лекции известных ученых проходят в 16 городах
России. Центральной темой для Ростова-на-Дону стала астрофизика. Сергей Попов,
доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Государственного
астрономического института им. П. К. Штернберга МГУ прочел для ростовчан лекции
«Астрофизики меняют мир: главные открытия столетия» и «Самые интересные объекты во вселенной: пульсары,
магнитары и все-все-все». «Русская планета» поговорила с ученым об открытиях
будущего, гравитационных волнах и научном сообществе России.

— Зачем
обычному человеку знать астрофизику? Как вы сформулировали это для себя?

— Если
именно для себя, то я бы сказал, что это просто интересно. Если искать больший мотив, в идеале он таков: если
мы хотим построить демократическое общество, то должны понимать, что это не
только много прав для каждого гражданина, но и много обязанностей. Чтобы
выполнять какие-либо обязанности, нужно прилагать к этому усилия, в частности,
что-то знать. Вот ради чего «Росатом» отчасти это делает? Если бы население
решало, строить ли атомную станцию или не строить, то я бы хотел, чтобы люди
делали выбор не на основе эмоций, а на основе знаний и понимания, что происходит, на
основе осознанного выбора. А для этого нужны знания. Самые разные.

— Чтобы
строить атомную станцию, не обязательно знать про нейтронные звезды и черные
дыры.

— Конечно,
есть знания очевидно более нужные. Но часто неинтересно получать только нужные
знания. Поэтому нужна такая смесь. Часть знаний может быть интересна, тем не менее, она связана с
нужными. Вот я о чем-то говорю, а после этого может прийти человек и
рассказывать про атомные электростанции. Ему будет проще, потому что уже с интересной лекции люди усвоили, что такое
протоны, нейтроны, из чего они состоят, как они могут вступать в реакции или не
могут.

—
Научно-популярная лекция — это все же упрощенная версия научных знаний. Как вы
делаете отбор фактов?

— Я не
отбираю. Есть важные факты, о которых я могу говорить на разных уровнях: для
студентов, научных семинаров, школьников. Но важные факты все равно остаются
важными фактами. Просто я по-другому рассказываю об этих фактах людям, которые
не являются специалистами. Неважно, школьники это или профессиональные биологи,
которые точно так же знают физику, как ученики.

— Где
интерес физика и интерес обывателя сходятся?

— По
областям делить трудно. Природа вся устроена интересно. Эта не литература, где
есть плохие и хорошие книги. Тут все по-своему интересно. Вопрос в том, как про
это рассказывать. Конечно, есть вещи, которые легче популяризировать, потому
что они уже раскручены. Все любят лекции про бозон Хиггса. И перестанут любить
лет через десять, когда это прекратит быть топовой темой и появится что-то
другое. Можно отталкиваться от идеи того, что на самом деле науке интересно
сейчас, а не является модным сиюминутным моментом.

— Бозон
Хиггса ведь раскрутило государство.

— Отчасти
да. Это как раз пример того, как работает правильная модель. ЦЕРН (Европейский
центр ядерных исследований. — примеч. РП.) строится на коллективных взносах
европейских стран. И там необходимо уговаривать, объяснять избирателю, почему
большую сумму денег надо потратить на это, а не на какие-то другие исследования
или, вообще, не на исследования, а на стройку нового шоссе. И поэтому люди
тратят большие усилия. Но бозон Хиггса — это, правда, важная тема.

— А в России
какая модель взаимодействия?

— На мой
взгляд, абсолютно другая. В основном решение принимаются волюнтаристским
методом. У нас поэтому немножко хуже с популяризацией. Для успеха какой-то
научной группы, как правило, не нужно апеллировать к общественности для того,
чтобы продвинуть свои исследования. Поэтому в России популяризацией науки занимаются
люди, которым это просто интересно само по себе.

— Это
связано с закрытостью научного сообщества в России?

— Научное
сообщество — оно везде одинаковое. Нельзя сказать, что в Штатах оно открытое.
Оно вынуждено быть открытым, чтобы продвигать свои исследования. Так как
продвижение исследований, в частности, зависит и от простых избирателей,
которые могут влиять на распределение госбюджета, в том числе и на научные
нужды. Например, телескоп Хаббла (Космическая обсерватория на орбите вокруг
Земли. — примеч. РП.) спасли простые избиратели. Его финансирование должны были
закрыть несколько лет назад, но, благодаря тому, что создатели проекта
вкладывались в пиар, они смогли обратиться к людям, а те — к конгрессмену.
Проект продлили. Мне кажется, что у нас в стране эта система не может работать
по определению.

— Вы
говорили о том, что астрофизика будет смешиваться с другими науками и
становится междисциплинарной. Что это значит?

— Это не
основной тренд, но такое явление будет. Это связано с тем, что мы сейчас стали
активно открывать экзопланеты — планеты вне Солнечной системы, вращающиеся
вокруг своих звезд. И, конечно, самым важным вопросом является вопрос об
обитаемости этих планет. Можно фантазировать и надеяться, что в ближайшие
десятилетия развитие техники наблюдения позволит измерять состав атмосфер этих
планет и тогда встанет вопрос о том, что там может быть с жизнью. Возможно,
спутники Земли будут анализировать воду на спутниках Юпитера и Сатурна, чтобы
найти там хотя бы какие-то бактерии. Тогда встанут биологические вопросы, но
данные для них будут получаться астрономическими методами.

— Какие еще
приоритетные вопросы стоят перед астрофизикой?

—
Астрофизика — наука наблюдательная. И поэтому список важных вопросов нам
немножко диктует наши наблюдательные возможности. Экзопланеты научились
наблюдать в 90-х, поэтому сейчас это стало горячей темой. Много интересных
результатов добиваемся в космологии. Появилась возможность что-то узнавать о
молодости вселенной. Это стало важной задачей. Нужно понимать, что в
современной науке очень редко бывает так: астрономы увидели, как пишут в
новостях. Это не совсем так. Это очень сложная постановка наблюдения, довольна
долгая. Сложнейшая обработка данных. Данные со спутника могут обрабатываться
несколько лет, прежде чем будет какой-то результат. И плюс есть огромное
количество теоретических моделей, которые до наблюдений все это уже объясняли.
То есть довольно сложный процесс. Сейчас приоритетными вопросами астрофизики
являются космология и экзопланеты. Когда запустят следующий космический
телескоп, наверно, будет много важной информации по самым первым галактикам и
звездам, потому что он сможет их видеть. И тогда то, что является работой только
для теоретиков, выйдет на совершенно новый уровень и появятся какие-то
результаты.

—
Гравитационные волны, о которых сегодня говорят как о следующем открытии,
предсказаны теоретически и косвенно доказаны. Когда их существование станет
фактом, что изменится в картине мира?

— Вот нашли
бозон Хиггса. Нашли там, где надо. Поэтому картину мира он не поменял. Это
похоже на то, как человек ищет, где его кошелек. Вот он нашел кошелек — картина
мира не изменилась, но он испытывает страшное облегчение: «Нашел! На месте!».
Картина мира меняется, если кошелек не найти. Если найдут гравитационные волны,
в целом ничего не изменится. Но, во-первых, будет доказан очень важный момент в
происхождении Вселенной, а второе, люди получат в свое распоряжение очень
важный инструмент. Например, изучая черные дыры сейчас, мы видим вещество,
которое крутится вокруг на расстоянии нескольких радиусов черной дыры. А если
мы будем видеть гравитационные волны от слияния черных дыр, то мы фактически
увидим, как черная дыра взаимодействует с горизонтом другой черной дыры. Это
будет совершенно уникальный способ узнавать что-то новое о черных дырах. То же
самое и нейтронные звезды: как бы мы их изощренно не наблюдали, мы видим то,
что происходит снаружи, а нам интересно про внутреннее строение. Единственный
способ узнать, что там внутри — столкнуть нейтронную звезду с другой нейтронной
звездой и увидеть, что же происходит там. Поэтому детектор гравитационных волн
станет телескопом для наблюдения совершенно уникальных процессов, которые по-другому
мы наблюдать пока не можем.

— На лекциях
вы говорили об открытиях, которые не только изменили научную картину мира, но
повлияли и на культуру. В XXI веке есть такие открытия?

— В астрофизике в XXI веке, мне кажется, еще не было. А в конце XX века — открытие
ускоренного расширения Вселенной, в принципе, изменило картину мира и создало
необходимость введения темной энергии, которая является, в некотором смысле,
основной составляющей нашей Вселенной. Открытие такого удивительного
разнообразия планет и планетных систем, может не для всех, но меняет картину
мира, потому что в целом люди немножко по-другому себе это представляли.

Источник: «Русская планета»

Дата публикации: 12.09.2014

Автор:
Олеся Меркулова

Материал доступен по ссылке: http://rostov.rusplt.ru/index/k_kakim_otkritiyam_podbiraetsya_sovremennya_nauka-12761.html